Но если приглядеться внимательнее, можно заметить, что гипнотик действует автоматически. Мне хотелось бы назвать его подражательным автоматом, так как действует он совершенно бессознательно. Причина, на мой взгляд, ясна. Гипнотик не в состоянии сосредоточить свое внимание на том, что вокруг него происходит, и потому не осознает окружающего. Это бывает с каждым из нас в такой, например, ситуации. Я сижу за рабочим столом, слышу происходящий рядом разговор, но не понимаю его. Восприятие слов налицо, а понимания нет. Стоит только сосредоточить внимание на услышанном — и сразу станет понятен его смысл.
Нет ничего удивительного в том, что, не сознавая производимых перед ним экспериментатором действий, испытуемый повторяет их. Вот для пояснения другой пример из обыденной жизни. Вы идете по улице, погрузившись в собственные мысли. Прохожих при этом можете и не узнавать, но все же вы не сталкиваетесь с ними, ловко обходя идущих вам навстречу.
Тогда в чем, по нашему мнению, отличие глубокого гипноза от бодрствования? Бодрствуя, человек совершает действия под контролем сознания, он не повторит того, что делает другой, если не будет считать это разумным. В глубоком гипнозе сознание подавлено, и потому зрительные впечатления, получаемые испытуемым,
160
непосредственно побуждают к деятельности его двигательный аппарат.
Точно так же мы объясняем и такой фокус Ганзена, как выполнение словесных приказаний экспериментатора. В этом случае слуховые впечатления непосредственно влияют на двигательный аппарат.
Гейденгайн рассказывает, как ему самому удалось установить, что автоматизм этот может привести к действиям асболютно нелепым. Погрузив в глубокий гипноз Августа, он побудил его отстричь бороду на одной стороне лица.
Теперь становится понятным и то, почему, совершая эти действия, испытуемый о них забывает — ведь он действует неосознанно. А память тесно связана с сознанием. Правда, замечено, что, если слегка намекнуть испытуемому на происходившее во время гипноза, он иногда сразу, иногда постепенно вспоминает все.
— Милостивые государи! — продолжает Гейден- гайн.— Мы считаем особенно важным опытным путем опровергнуть мистический взгляд, что так называемые магнетизеры обладают какой-то особой таинственной силой, с помощью которой они и вызывают у других лиц магнетическое состояние. Господин Ганзен, может быть, вполне искренне верит в существование у него такой силы. Но я как физиолог, естественно, не мог с этим согласиться.
Сегодня вы сами видели, что гипноз удалось вызвать и мне, и доктору Грютцнеру, и доктору Йенике. Здесь находятся также профессора Бергер и Ауербах, успешно занимающиеся исследованиями гипноза в своих клиниках. Я понимаю, конечно, что мистики в ответ на все это станут заявлять, что мы все тоже в таком случае являемся магами. Тогда я позволю себе проделать еще один опыт.
Гейденгайн вызывает из зала трех студентов, сажает их на стулья, прислоненные спинками к небольшому круглому столику, и просит их внимательно прислушаться к тиканию карманных часов, которые он сейчас положит на середину стола. Он просит, чтобы эти часы ему дал кто-либо из присутствующих.
— Если я воспользуюсь собственными моими часами, мистики, пожалуй, скажут, что мои часы намагнетизированы.
Проходит несколько минут, и вот уже двое из вызванных Гейденгайном студентов в глубоком гипнозе. Удается заставить их делать подражательные движения
11 Гипноз от древности до наших дней
и застывать надолго в неудобных и утомительных позах.
Слушатели поражены. Выходит, что гипноз может возникнуть не только без магнетизера с его волшебной «силой магнетизма», но и без гипнотизера — под влиянием одних лишь физических раздражителей.
Далее Гейденгайн рассказывает, что ему и его помощникам приходилось с успехом погружать испытуемых в гипноз и другими слабыми монотонными шумами, и легким поглаживанием кожи, и умеренными однообразными зрительными раздражителями. Все это кэ более как слабые повторяющиеся раздражения, которые и представляют собой условия наступления гипноза.
И наконец, последний, самый важный и самый интересный вопрос: что же такое гипноз, в чем сущность этого состояния?
И здесь Гейденгайн вынужден признать, что пока еще ученым приходится ограничиваться предположениями и догадками.
— То, что я здесь рассказал о гипнозе,— говорит он,— и то, что вы увидели сами в наших демонстрациях, показывает, что самый яркий признак глубокого гипноза— подавление сознания, сон разума. Как известно каждому, сознание — продукт работы мозга, а точнее, результат деятельности самого высшего его отдела — коркового слоя большого мозга. Этот корковый слой состоит из множества нервных клеток. Поэтому мы и предполагаем, что подавление сознания у испытуемых есть результат подавления деятельности корковых нервных клеток. Вероятно, это подавление вызывается слабыми повторными раздражениями нервов кожи лица, а также слуховых и зрительных нервов.
Эта лекция Гейденгайна с дополнениями, в которых сообщалось о некоторых последующих работах самого Гейденгайна и его сотрудников, в том же 1880 году была опубликована отдельной книжкой в Бреславле, а всего лишь год спустя вышла в прекрасном переводе на русский язык в Петербурге. На титульном листе перевода стоит имя и фамилия его редактора —доктора И. Павлова. В этом мы видим не только знак большого уважения Ивана Петровича Павлова к самому Гейден- гайну, но и свидетельство того, как давно зародился у самого Павлова интерес к гипнозу, в изучении которого он позднее так много сделал.
И еще одно свидетельство неотступного всегдашнего
162
внимания И. П. Павлова к гипнозу. 23 октября 1897 года на заседании общества русских врачей Иван Петрович произнес речь, посвященную памяти только что умершего Рудольфа Гейденгайна. Он с большой теплотой нарисовал образ Гейденгайна не только как большого ученого, для которого главным всегда было «одно достоинство, одна радость, одна привязанность и страсть — достижение истины», но и прекрасного, доброжелательного человека — «чарующей личности». Перечисляя научные заслуги Гейденгайна, Павлов с восхищением отозвался об его опытах по изучению гипноза и, подводя их итоги, подчеркнул, что Гейденгайн «один из первых, наряду с Шарко, указал, что область гипноза есть область глубокого реального смысла и высокого научного значения».
К этому времени в гипнологию лоцманами новых дорог приходят наши отечественные, русские исследователи. Воспитанные на передовых материалистических идеях революционных демократов 60—70-х годов, ученики и последователи отца русской физиологии всемирно признанного ученого Ивана Михайловича Сеченова, наши физиологи и врачи не только критически переосмыслили утвердившиеся взгляды на гипноз, но и пошли в своих исканиях дальше.
В 60-х годах прошлого века И. М. Сеченов, как представитель точного естествознания (к тому времени физиология уже завоевала право называть себя точной наукой), выступил с развернутой критикой психологии, то есть той отрасли знания, задачей которой должно было быть установление законов психики. Он задался вопросом, почему психология, одна из самых старых наук (ведь над причинами, движущими мыслями, чувствами и поступками людей, задумывались мудрецы самой далекой древности), и в его время остается не- установившейся, непочатой, по его удивительно точному выражению, наукой. Она все еще неизмеримо далека от определения основных законов психики. Среди психологов нет единства ни по одному занимающему их вопросу. Она не дает никакого руководства для практики жизни здорового человека и не объясняет законы болезненных психических нарушений. Сеченов точно указывает причину такого отставания психологии. Все дело в том, что она использует неточный, субъективный, пристрастный метод подхода к изучаемым ею явлениям.
Тот способ изучения психики, которым пользовалось
163
человечество от Аристотеля до Канта, говорит Сеченов,— метод самонаблюдения и наблюдения над другими людьми, метод анализа собственных поступков и переживаний и догадок о мотивах поступков, мыслях и чувствах других людей — негоден. Он мало дал, он недостаточен, он ведет к ошибкам, ибо не может быть свободен от сугубо личных, предвзятых суждений, преувеличений, преуменьшений и прочих роковых неточностей.
Сеченов не ограничивается только критикой существующих методов исследования, но открывает для психологии плодотворный путь к будущим достижениям. Он предлагает изучать психику человека, сопоставляя ее, с одной стороны, с более простыми психическими явлениями у животных и, с другой стороны, сравнивая явления человеческой психики с достаточно точно изученными явлениями, происходящими в низших отделах нервной системы.
